Моя мама родилась сразу после войны. Прошлой войны. Это не значит, что вся соль моего рассказа уже в этом. Просто то время было тяжелым и полным лишений для всех, наша семья не была исключением. Но самые большие сложности для семьи начались после развода родителей - моих бабушки и дедушки. Так тоже бывает, и в этом моя семья не была исключением, увы. Кто-то вокруг семьи бабушки и двоих её детей жил лучше, кто-то – также или хуже. Печное отопление, сложности жизни без мужчины, с вечно работающей мамой и одной её зарплатой на всех… Я часто слушала истории о том времени маминого детства - играх в сокровища из фантиков и разноцветных стёклышек, детской дружбы на всю жизнь, халвы по праздникам, горохового супа и тушёной капусты... Наверное, это было счастливое время - это было детство. Но в остальном был долгий-предолгий период жизни с одним платьем, массой лишений и тотальной бедностью. Нынешняя война стала минусом мне. Я не смогла уговорить маму уехать. Я и не уговаривала её уезжать - нам немыслима была мысль о разлуке. И могла ли я думать, что всё будет так - без воды, света, работы, денег, с постоянным страхом, не поддающимся контролю... Сейчас я хорошо понимаю, что близких нужно беречь. И беречь их больше себя, даже если это противоречит инстинкту самосохранения. Мама бросалась к нам и накрывала собой - меня и моего ребёнка. Всё, что могла. Гнала нас в погреб, чтобы спускаться последней за нами и закрывать крышку над головой. Подкладывала лучшее в наши тарелки… Пыталась не унывать. Хотя и боялась этих громких звуков выстрелов, неясности во всем, разрывающих слух и сознание постоянных обстрелов и не менее пугающей тишины потом... Я не смогла обеспечить ей мира. Не смогла увезти. И мама ходила со мной за водой, носила по двадцать ведер, пока я качала ручник. Она пыталась опередить меня и взять самое тяжёлое на себя. И ещё она лежала ночами без сна, дрожа, у шкафа – в самом безопасном месте нашего дома... Я должна была бы компенсировать ей то лето. Обеспечить мир в нашем доме, привычные продукты, свет. Поэтому это и моя война тоже - за мир в моём доме и моей семье... Потом не было пенсий. Долго - до марта. Девять месяцев. И я думала, как же хорошо, что мы вместе, моей маме не нужно ходить в социальные столовые, проводя там по полдня в очередях каждый день и в любую погоду ради порции макарон с хлебом и тушёнкой. Как же хорошо, что мы были вместе, и я видела, какие лекарства она принимает и следила, чтобы они у нас были. И именно эти три года стали маркером для меня. Никакие силы после увиденного тогда не могли заставить меня уехать из нашего дома. Вероятно, я могла бы добиться чего-то в Киеве или Москве. Где-то. Снимала бы жильё, нашла бы работу. Выслала бы маме деньги и спрашивала, всего ли ей хватает. А она молчала бы о том, что не всё так уж хорошо у нас. Вероятно, всё могло бы быть именно так. Съёмное жильё в моей новой жизни только по ночам, сны об оставленном доме и постоянная тревога о стареющей маме. Как она? Сыта ли? Есть ли силы сходить за продуктами и хватает ли средств на лекарства. И есть ли они, лекарства, в аптеках, или мне нужно передавать их ей, а ей ходить их встречать? И ничто из этих историй мне не нравилось, чтобы находить мотивы уехать из своего дома. Зная мамину любовь ко мне, она не тратила бы мои деньги на себя. Зная мою маму, она привыкала бы скорее к лишениям, но не напрягала бы меня своими проблемами. Привыкала бы и ждала меня - каждый час и каждую минуту... До последнего вздоха, уверяя, что у нее всё хорошо. Все эти три года я заказывала лекарства отовсюду. Мы старались сберечь в нашем доме мир и прежние праздники. Мы звали гостей, из тех, кто остался здесь, а они несли нам тушёнку – аналог тортов в новом измерении жизни. Вокруг меня много тех, кто уехал отсюда. Уехал по разным причинам, но здесь остались родители - старые и не очень. Да, дети на связи и приезжают раз в год. Они считают, что иначе было никак нельзя, потому что в другой жизни их ждала работа, возможности, гражданство, планы, путешествия, выслуга, докторская, категории и просто мирная жизнь... Всё будто бы неплохо. Но я вижу их оставшихся здесь родителей, каждый день. И я не вижу ничего хорошего в этом таком правильном одиночестве-разлуке. Банально, у их стариков не бывает сил и здоровья сходить за хлебом, но даже в такие минуты есть чёткая уверенность, что детям там лучше и они все сделали правильно... Рядом со мной старики воспитывают внучку-подкидыша. Мать на заработках уже три года. Высылает ежемесячно им по две-три тысячи рублей. Её родителям за шестьдесят. Внучке семь. На них бюджет семьи, школа и покупки к ней. И в этой истории нет ровным счётом ничего – это типичная история, - таких вокруг сотни. Истории о разорванных семьях. О состоянии невесомости во всём – непонятном положении в «республике», о вечной теме: вернутся или нет выехавшие, и что делать дальше. В теме вечного ожидания этих встреч и жизни этими встречами – от одной к другой, с проигрыванием каждой минуты потом весь год. Знакомая, сожалея о разлуке с семьёй, выехавшей из оккупации на территорию законной Украины, заметила: «Каждое утро я просыпаюсь несчастной. Каждый день я вспоминаю, как мы жили вместе раньше. И как же быстро пришло это состояние невесомости для меня…». И я смотрю на эту шаткую походку быстро стареющего человека, который занося ногу в шаге не уверен в твёрдости почвы под своими ногами и понимаю, убеждаюсь – с любимыми не расставайтесь. Жизнь так коротка. Ольга Кучер, Луганск, специально для "ОстроВа"
